ГИБЕЛЬ ЯМИТА

Александр Баршай
Saturday, 09 July 2005

История рождения и смерти еврейского города на Синае - глазами очевидцев

Горе той стране,
которая за столом переговоров
отдает то, что кровью завоевали
на поле боя её солдаты…

Уинстон Черчилль

История человечества знает немало страшных примеров гибели городов. О самом первом таком трагическом происшествии на Земле повествует Тора в книге «Берейшит». Речь там идет о печально знаменитых городах Сдоме и Аморе, на которые Бог пролил «дождем с неба» серу и огонь. «И уничтожил города эти и всю окрестность, вместе с жителями городов и с растительностью на земле». Как известно, города эти были стерты с лица земли из-за отвратительного, непростительно-преступного поведения их жителей. Там не нашлось и десяти праведников, ради которых Всевышний был готов по просьбе Авраама спасти Амору и Сдом.

Несть числа городам, в том числе и всемирно известным, цветущим и многолюдным, которые были погублены в результате опустошительных набегов, захватнических войн, вообще – военных действий. И первым в этом ряду, конечно же, наш святой Иерусалим, не раз за свою 3000-летнюю историю безжалостно разрушавшийся иноземными завоевателями. Память услужливо подсказывает и другой знаменитый город - Карфаген, о котором римляне сказали, что он должен быть разрушен и который таки был разрушен ими дотла в 146 году до новой эры.. А сколько сотен или даже тысяч городов на гигантских просторах Евразии сожгли, растоптали, разграбили орды татаро-монгольских кочевников! Или вот примеры, можно сказать, из новейшей истории. Одни развалины остались после второй мировой войны от Сталинграда и Ковентри, Дрездена и Харькова, Берлина и Минска, Кракова и Орла, Варшавы и Новороссийска. А ужасная судьба японских городов Хиросимы и Нагасаки, впервые в мире испытавших на себе губительную энергию ядерного взрыва!
Миллионы человеческих жизней и тысячи городов погубила другая разрушительная энергия – катастрофическая сила подземной стихии – землетрясения, да и другие смертоносные стихии земли и воды – оползни и сели, цунами и тайфуны, наводнения и вулканические извержения. Вспомним Помпею и Геркуланум, Мессину и Ашхабад, Скопле и Спитак, Ташкент и Ленинакан, города и села Чили и Эквадора, Турции и Китая и многие-многие другие жертвы разбушевавшейся стихии.

Но в мировой летописи погибших городов никогда не было ничего похожего на поистине уникальную и непостижимую судьбу исчезнувшего с лица Земли израильского города Ямита. И действительно, мир никогда еще не знал такого: государство, построившее в пустыне на краю моря удивительный по красоте и замыслу город, уже через несколько лет по собственной воле и своими же руками сносит его и сравнивает с землей – то есть, выселяет всех жителей, разрушает все здания и сооружения и распахивает город бульдозерами до песка. И это притом, что городу абсолютно ничего не угрожало: ни землетрясения, ни океанские волны. Никто, как говорится, не стоял с ножом у горла, под стенами города не теснился вооруженный до зубов враг. Ямит не обстреливали из танков и орудий, над ним не рвались ни мины, ни бомбы, ни ракеты. Словом, не было никакой войны. Совсем наоборот: уничтожение города явилось прямым результатом «мира», так называемого мирного договора Израиля с Египтом, подписанного в марте 1979 года в американском городке Кемп-Дэвид. Договора, который подписавший его президент Египта Анвар Садат уже через год презрительно назвал «клочком бумаги». Правда, и сам Садат вскоре был убит мусульманскими радикалами, не сумевшими по-достоинству оценить хитроумную комбинацию египетского лидера и посчитавшими его предателем исламских интересов.

Разрушение Ямита и еще 16 поселений в Синае весной 1982-го года стало первым конкретным проявлением абсурдистской, иррациональной, а потому - издевательской концепции «земля в обмен на мир», которая, если довести ее до логического конца, означает не что иное, как «полный мир на нулевой территории», то есть, «исчезновение в обмен на мир», или, если коротко и прямо, – «смерть за мир». Наш уход из Синая и самоуничтожение Ямита сделалось символом этой противоестественной, мазохистской формулы. Но то были лишь первые гремучие шаги в победоносном шествии сей погибельной «идеи» по скудным просторам Эрец-Исраэль и по паскудным умам его политической элиты. Как говорится, вчера Ямит, сегодня – Газа…
Казалось бы, история позорного и бессмысленного саморазрушения израильских городов и сел должна была бы стать одной из самых болезненных заноз в исторической памяти народа израильского, должна была оставить поучительный след в поколениях. Увы, как всегда, история ничему не учит. И особенно, как видно, нас – евреев. С упорством достойным лучшего применения мы вновь и вновь норовим наступить на те же грабли.
Вот почему очень важно восстановить в подробностях, как же все это было, что пережили и перечувствовали участники и свидетели тех событий, какие уроки можно и нужно извлечь сегодня всем в Израиле, чтобы и нам не пришлось уходить из насиженных мест, чтобы оставшаяся нам в наследство страна - Эрец-Исраэль не сжималась, как шагреневая кожа, до пятачка величиной с тель-авивский квартал Шенкин.
Именно поэтому я попросил окунуться в воспоминания Люсю (Номи) и Михаэля Бренеров, которые пережили всю историю Ямита - с первого до последнего его дня. Сегодня семья Бренеров живет в небольшом поселении Элазар, что в Гуш-Эционе.

Но прежде, чем предоставить им слово, несколько слов о самой семье Бренер. Люси (в девичестве – Левитина-Хургина) и Михаэль Бренер родились и жили в Москве до 1972 года, когда они вместе со своим восьмилетним сыном Аароном уехали в Израиль. Летом 1941 года Миша будучи десятилетним мальчиком был отправлен на каникулы к тете и дедушке в местечко Томашполь Винницкой области. Там его и застигла война, которая двигалась так стремительно, что мальчик уже не успел вернуться домой в Москву…
В еврейском гетто мальчишке пришлось провести почти четыре страшных года. Он видел кровь и смерть, сам испытал немало мук и страданий, получил тяжелое увечье – потерял глаз - и выжил только благодаря заботам своей родни и еще, быть может, потому, что в Томашполе стояли румынские части, которые лютовали не столь зверски, как немцы. Впрочем, «свои» – украинские полицаи поиздевались над евреями изрядно, и сотни убитых жителей гетто, закопанных в томашпольском рву, - дело рук в основном местных бандитов. Там, в гетто дедушка начал учить своего внука еврейской грамоте, а бабушка ругала старика: зачем, мол, это нужно сейчас мальчонке, когда не знаешь, доживешь ли до завтра. А дед отвечал ей в том смысле, что и впрямь никому не дано знать, что будет с нами завтра, послезавтра или через тридцать лет. Но кому ведомо, не пригодятся ли внуку когда-нибудь завтра, послезавтра или через тридцать лет еврейские знания, полученные им от деда в эти беспроссветные, кровавые дни… (Подробнее об истории гетто в Томашполе читайте во второй части книги – «Это было в Томашполе» - А.Б.)
Когда отогнали немцев с Украины, Миша вернулся в Москву, закончил там школу, институт, работал, женился. Но всегда стоял перед ним образ его странного любимого деда Авраама в ермолке, тайно учившего его на чердаке своего дома таинственным еврейским буквам «алеф», «бет», «гимел».
Глубокие еврейские корни есть и у Люси Левитиной. Дядя ее – Элиягу Левитин - еще в 20-е годы прошлого века уехал в Палестину, стал одним из основателей кибуца Кфар-Гилади на севере страны. Когда в 1957 году в Москве проходил международный фестиваль молодежи и студентов, среди делегатов Израиля оказалась одна из дочерей дяди - Авиталь. Сестры познакомились, и с тех пор Люси всегда помнила о своей израильской родне. Люси и Михаэль никогда не испытывали особых симпатий к советской власти, всегда осознавали ее лицемерие и цинизм, ее бесчеловечную тоталитарную и антисемитскую сущность. И поэтому нет ничего удивительного, что они оказались среди первых отчаянных храбрецов, подавших в начале 70-х годов заявления на выезд в Израиль. И как только после недолгого отказа им дали разрешение, они без колебаний оставили свою трехкомнатную квартиру в Москве, успешно начавшуюся профессиональную карьеру, друзей и родных (что было гораздо тяжелее), и отправились навстречу новой жизни в далекий, совершенно не известный, но страшно желанный Израиль…

ПРЕДЫСТОРИЯ, или Как начинался Ямит
Михаэль БРЕНЕР: Это было в начале 1973 года. Мы жили в центре абсорбции новых репатриантов в Кармиэле. То очень тягостное, неприятное чувство, с которым мы покидали наших родных и близких, друзей и знакомых, сразу же испарилось, как только мы оказались в Израиле. Исчезли и тревога, и страх неизвестности, которые, сказать честно, иногда наваливались на сердце. Ведь что мы знали о стране? Думали: пустыня, песок, медлительный сонный Восток. А тут – солнце, много зелени, прекрасные, доброжелательные люди, жизнь бьет ключем. Настроение у нас резко изменилось. Нам все здесь нравилось, всем мы восхищались, мы не замечали никаких недостатков.
Мы продолжали посещать ульпан, но надо было уже задумываться над тем, как нам жить дальше. Правда, Люся уже успела найти работу, причем, близкую к специальности – чертежницей на фабрике красок в Акко.
Надо сказать, что для себя лично я еще в Москве решил, что здесь, в Израиле я, скорей всего, буду работать на тракторе. У меня есть права водительские, на тракториста я смогу переучиться. Ну, а на что еще можно было рассчитывать мне – советскому инженеру-экономисту без знания языка и в возрасте уже за сорок? Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Случилось так, что вскоре я стал работать именно экономистом и не где-нибудь, а в самом министерстве финансов Израиля, в налоговом управлении.
Но я забегаю вперед, это было чуть позже. А пока что я ходил в ульпан, жадно впитывал впечатления, пристально всматривался во все, что нас окружало. В том числе внимательно читал все объявления в округе. И вот однажды на доске объявлений в нашем центре я увидел бумагу, которая приглашала на встречу с членами инициативной группы добровольцев, желающих стать первыми жителями будущего города Ямита.
Идея была такая: правительство решило построить новый красивый и большой город на берегу моря в Синае, примерно в 160 километрах от Тель-Авива и в 70 километрах от Беер-Шевы. Это должен быть во всех отношениях новый город – и по планировке, и по духу, по стилю жизни, так сказать. В назначенный день я пришел на эту встречу. К нам, в Кармиэль приехал руководитель инициативной группы – она называлась агудат «Ямит» («группа «Ямит») - Борис Кузенец и его жена Исраэла Блатт.
Борис и его жена оказались молодыми, очень приятными и энергичными людьми, бывшими отказниками из Риги. Они и там были непоседами, людьми с активной жизненной позицей и, естественно, в Израиле остались такими же. Они рассказали, что задача состоит не только и не столько в том, чтобы найти желающих поехать в новый город на берегу моря, сколько в том, чтобы подготовить и создать для будущих жителей рабочие места. Причем, не просто рабочие места, а работу для людей с высшим образованием, тех, кого здесь, в Израиле называют «академаим». Иначе говоря, нужно было подготовить место, сферу приложения сил для технической, художественной, научной интеллигенции. Ведь проблема трудостройства «академаим» была тогда, как, впрочем, и сейчас одной из самых болезненных в стране. Кроме того, город Ямит с самого начала задумывался как город современной культуры, высоких технологий, город, где должен был царить дух творчества, искусства, художественного поиска. Поэтому группа «Ямит» при поддержке Сохнута и правительства (в лице министерства строительства) искала энергичных, инициативных и, можно даже сказать, амбициозных, честолюбивых людей, у которых были бы какие-то интересные и полезные идеи, предложения, проекты в этом направлении.
Нам с Люсей идея эта сразу же понравилась, и мы согласились принять участие в ее реализации. К нам присоединилась еще одна супружеская пара из центра абсорбции. Понимаете, может, это слишком патетически звучит, но хотелось что-то сделать для страны, для Израиля. Не просто жить здесь, но хоть как-то участвовать в ее строительстве, в ее развитии…
Но пока суть да дело, пока идея только раскручивалась, прошло еще полгода. За это время мы успели закончить ульпан и переехать в Иерусалим, где купили квартиру (это отдельная история) и нашли работу по специальности - и для меня, и для Люси. Она устроилась в известную кампанию «Солель бонэ» на строительство иерусалимской гостиницы «Хилтон», а я – как уже говорил – экономистом в министерство финансов…

Люся (Номи) БРЕНЕР: Однажды вечером в начале августа на пороге нашей квартиры появляется молодой человек по имени Хаим Марголин и вносит в дом огромный-огромный букет, даже не букет, а большой куст красных роз. И вся квартира сразу засветилась, расцвела, заблагоухала. Хаим оказался активистом ямитской инициативной группы. Он рассказал, что получено, наконец, разрешение на выезд в Синай и – если для нас это еще актуально - надо срочно, как можно быстрей выезжать на место, рядом с которым и развернется строительство города Ямита. Это место находилось между мошавами – Садот и Натив-Асара, которые уже существоали на Синае. Там стояло несколько домиков, в которых и можно было разместиться «пионерам» освоения Ямита.
С одной стороны, это известие вызвало в нас некоторое смятение. Жизнь наша начала постепенно налаживаться, упорядочиваться. Ведь по всем критериям олимовского проживания мы, слава Богу, зацепились и зацепились очень успешно: обзавелись квартирой, устроились на работу, которую было безумно трудно бросать. Мы жили в районе Гиват-Царфатит, вокруг было много олим из Москвы, Ленинграда, мы с ними активно общались и по существу вели почти тот же образ жизни, что и до отъезда из Москвы, вели те же разговоры кухонные. Только карьеру, прерванную там, начинали быстро восстанавливать здесь.
Но с другой стороны, сообщение Хаима Марголина не стало для нас неожиданным. Ведь наш внутренний заряд – уж не знаю, как лучше выразиться – сионизма, активизма, энтузиазма - по приезде в страну был так силен, что в рамках того образа и уровня жизни, который мы начали вести в Иерусалиме, он не находил себе выхода. То есть, говоря проще, хотелось сделать чего-то более общественно значимого, более полезного, чем просто удачная абсорбция на личном уровне. Поэтому сообщение Хаима упало на благодатную почву. По сути дела, мы ждали этого известия, оно скорее обрадовало нас, чем смутило. Мы поняли, что должны ехать. Так что какой-то большой внутренней борьбы у нас не было. Конечно, встал вопрос, как осуществить это технически. Все-таки, как никак, но мы уже чем-то обросли. Была квартира, была работа, которую было безумно трудно оставить, чтобы броситься куда-то в совершенно неизвестное, в непонятное что-то. Но мы все-таки решились. Миша сразу уволился и поехал туда. А я, когда сказала об этом у себя на работе, там восприняли это как совершенно непонятный, сумасшедший шаг. Они меня там все опекали, они хотели мне только хорошего и все в один голос стали говорить, что это безумие, что так не делается, что если уж я зацепилась, то нужно изо всех сил держаться за работу, лепить карьеру, тем более, что я на хорошем счету и у меня все идет здорово. Словом, мое решение для всех было совершенно непонятным.

Михаэль БРЕНЕР: И мне тоже на работе все говорили: ты что - сумасшедший, что ты делаешь? Ты только приехал в страну, ты не знаешь, что здесь происходит, что будет и как будет. У тебя квартира есть? Есть. У жены работа есть? Есть. У тебя работа есть? Есть. И ты с ней хорошо справляешься. Мы собираемся вскоре послать тебя на курсы повышения квалификации. Так что же тебе еще нужно?

Люся (Номи) БРЕНЕР: И все-таки Миша оставил работу и поехал. А я проработала еще месяц или полтора и только собралась присоединиться к Мише, как началась война. Война Судного дня. Наши мужчины со стройки все сразу же ушли в армию, работать стало некому, но женщины из технического персонала оставались, как говорится, на посту. И меня попросили тоже поработать еще, пока не найдут мне замену. Я, конечно, согласилась. Хотя трудно было, как говорится, сидеть меж двух стульев. Я рвалась туда, в Синай. Ведь Миша уже был там, а мы с Роником – в Иерусалиме. С другой стороны, начавшаяся 6 октября война, казалось бы, должна была спутать все карты, изменить все планы. И действительно, все в одночасье повисло в воздухе. Война как бы перебила основной нерв поступательного движения, и все планы заморозились. Никто не знал, будет ли строиться Ямит или нет, что вообще будет с Синаем, какая сложится военно-политическая обстановка. В этих условиях вообще можно было дать задний ход, не рыпаться и вернуться, как говорится, в первоначальное состояние. Но мы все-таки решили не отступать и переехать в Синай.
И вот мы все трое оказались на новом месте. Что оно из себя представляло? Это были несколько типовых сохнутовских домиков, стоящих в песках между двумя мошавами - Садот и Натив-Асара. Там вот и поселилась наиболее активные члены группа «Ямит». Это были очень разные, очень интересные молодые люди, все «русские» олим хадашим. Несколько семейных пар с детьми и несколько одиночек. Я могу назвать их всех поименно: руководитель нашей группы Борис Кузинец и его жена Исраэла Блат с дочкой, Рут и Миха Рудашевские с двумя детьми, Света и Саша Волынские с двумя детьми, нас, Бренеров, трое, а также Хаим Марголин, Ицхак Шлаферман, Шимшон Премингер, Либа Блат (сестра Изры) и Борис Кивис. Несколько позже к нам присоединились Ренэ и Батья Кочелковичи с сыном, Нина и Исраэль Резники и брат Шимшона Осип с женой Таней и тремя дочерьми.
Среди нас были люди самых разных профессий – строители и математики, экономисты и компьютерщики, механики и музыканты, физик, химик, киношник, скульптор, столяр, филологи и медики, а также те, у кого не было никакой специальности. Начали жить мы там как коммунары или как киббуцники – все у нас было общее. Все, что зарабатывалось, шло в общий котел, готовили и ели вместе, потому что иначе там невозможно было существовать. Ведь работы у большинства из нас по существу не было. На постоянной зарплате от Сохнута был только Боря Кузинец. Остальные подрабатывали, как могли, в ближайших кибуцах и мошавах. А мы вдвоем с Рут Рудашевской взялись за кухню. Два дня я, два дня она готовили еду на всю эту братию. Надо сказать, что для нас с Рут - это было серьезным испытанием. В конце дня я еле приползала до кровати и проваливалась в сон без чувств, так я безумно уставала. Не легче, думаю, было и Рут. Надо сказать, что это было очень нелегкое время для всех нас. И вместе с тем – страшно интересное, необыкновенно насыщенное, сжатое для предела.
Прежде всего, мы взялись за разработку наших проектов и бизнес-планов для Ямита. В их числе был большой проект современного компьютерного центра. Был проект, связанный с производством крупных – настенных - художественных фотографий, что тогда было внове. Планировалось создание художественных мастерских, студий и выставочной галереи - своего рода деревни художников. Продумывался проект универсального автоцеха для технического обслуживания автомобилей. Были и другие проекты – и вполне реальные, так сказать, земные и, мягко говоря, несколько романтические, которые вряд ли могли быть реализованы. С высоты сегодняшнего дня это хорошо видно…
Война Судного дня, наконец, слава Богу, закончилась. И через некоторое время трактора, бульдозеры и люди, которые с началом войны покинули строительную площадку Ямита, возвратились на место и вновь стали утюжить прибрежные пески. Значит, и наше пребывание в Синае вновь приобретало значение и смысл.
За те два года, что предшествовали застройке и заселению Ямита, у нас было все: споры до хрипоты и рождение множества идей, горечь разочарования и радость надежды, ссоры и примирения, высокие порывы и мелкие счеты, расколы и объединения, были слезы и смех, было много трудной работы и мало денег, а порой их не бывало и вовсе. Словом, это было хорошее, трудное, памятное время. Можно вспомнить десятки ярких эпизодов той поры – комических и драматических, веселых и грустных.
Помню, как мы собирали Исраэлу Блат в Америку. Возникла идея пригласить в будущий Ямит группу американских семей. Сохнут дал добро, и мы решили послать в Штаты нашу Изру. И вот все женщины наши понесли Изре, кто что мог. Кто-то принес пальто шикарное, кто-то перчатки, кто-то – туфли, кто-то – зонтик. Она съездила в Америку и очень успешно. Около десятка американских еврейских семей решили присоединиться к нам. И они вскоре приехали, создав вторую ямитскую группу. Они поселились в Беер-Шеве - там был ближайший к нам центр абсорбции - и тоже участвовали в создании различных проектов. А когда Ямит стал заселяться, мы – «русские» - и эти «американцы» стали первыми его жителями.
Или вот эпизод: как будто кадр из кино. Нам с Мишей предложили открыть маленький магазин – царханию - в соседнем мошаве Натив-Асара. Конечно, не об этом мы мечтали, к тому же никакой предрасположенности к торговле у меня, во всяком случае, не было. Миша хотя бы образование экономическое имел. Но выбирать в наших условиях особенно не приходилось. Мы согласились. Нам выделили небольшое помещение, мы его сами оборудовали и открыли в нем магазин продуктов и товаров первой необходимости. Основная нагрузка лежала на Мише, он там был всем – снабженцем, экспедитором, продавцом, грузчиком, бухгалтером, электриком и так далее. А я помогала ему в качестве кассира-продавца. При этом мы не были хозяевами цархании, а были наемными работниками. Каждое утро мне надо было пешком добираться до мошава Натив-Асара по дороге через пески. И вот, помню, как-то летом в страшную жару я вышла, и мне стало плохо. Я к тому времени была беременна Ализой, на мне такой широкий просторный сарафан с большим карманом на большом животе. А в кармане – тяжелый пистолет – все же через пустыню идти надо было. Меня мутит, меня качает, я плюхнулась на песок, пистолет из кармана выпал, но мне не до него. Сижу на земле и не знаю, как идти дальше. И тут подходят ко мне бедуины, дают попить воды, поднимают с земли, отдают мне пистолет и помогают дойти до мошава. Ну, а назад после работы добираться было полегче – ехала, стоя на ступеньке трактора...
Отчетливо врезался в память день ознакомления с проектом будущего города. К нам приехало много военных, проектировщиков, правительственных чиновников. Вынесли в поле, прямо на песок столы, разложили на них планы, чертежи, макеты, подняли бокалы за будущий город, и нам стали рассказывать и показывать, каким будет Ямит. А вокруг, куда ни кинь взгляд, пески, пески, пески. И только вдали, у кромки моря – длинная гряда пальм – одно из чудес этих мест. Собственно говоря, уникальный микроклимат этого прибрежного района Синая, наличие пресных подземных вод, благоприятные условия для создания глубоководного морского порта - все это и сыграло решающую роль при выборе места для строительства Ямита. То был чудесный день, полный радостиых планов, веселья, фруктов и сладостей. Гости подарили нам телевизор, который оказался нам без надобности, и мы с удовольствием отдали его солдатам…
Большинство наших проектов и бизнес-планов, увы, не осуществилось или осуществилось совершенно не так, как они задумывались. И основная причина этого – отсутствие единства, внутренние раздоры, непримиримое столкновение мнений – известная болезнь еврейских коллективов. И все же, если говорить по большому счету и без ложной скромности, наша группа внесла свой вклад в осуществление главного проекта – становление и освоение города Ямита. Мы были этакой общественной занозой, которая постоянно корябала массовое сознание, будоражила его мыслью о Ямите. Мы были группой сумасшедших, вцепившихся в землю, в песок, упрямо живущих мечтой о городе у моря – Ямите (что значит «Морской» или «Приморский»).
Кроме того, что нас поддерживало правительство, Сохнут (нам приходилось общаться и с премьер-министрами Голдой Меир, Ицхаком Рабиным, Менахемом Бегиным, и с министрами обороны, строительства, финансов, абсорбции, с руководителями Генштаба, с крупными чиновниками Еврейского агентства), о нас часто с энтузиазмом писали газеты, рассказывало радио и телевидение, и в целом общественное мнение довольно положительно и сочувственно относилось к нашей идее. Хотя, как всегда, далеко не все в Израиле испытывали восторг по поводу планов освоения Синая. Хорошо помню, как на дороге, ведущей к стройке, вдруг появилась надпись огромными красными буквами: «Русим леям!», то есть – «Русские – в море!» Это левые активисты из соседнего кибуца Керем Шалом выражали свое отношение и к нам – «русским» олим, и к идее строительства города на так называемых территориях.

ЯМИТ: КАКИМ ОН БЫЛ
Люся(Номи) БРЕНЕР: Итак, в сентябре 1975 года началось заселение Ямита. Нас, первых жителей нового города было примерно 50-60 семей – наша, русская агуда, группа «американцев», несколько семей из Аргентины и несколько – коренных израильтян. Было построено пять-шесть десятков типовых сохнутовских домиков и школа, заложены большой торговый центр – супермаркет, несколько магазинов, а также матнас, детский сад, синагога и йешива, спортивный комплекс с бассейном, поликлиника. Дома были, в общем-то, обычными – квартира из трех комнат, кухни, ванной и всеми другими удобствами – газ, вода, электричество, солнечные бойлеры и так далее. Необычной была планировка города. Все дома были развернуты и поставлены так, что внутригородское пространство оставалось совершенно свободным от автомобильного движения. Там шли дорожки между домами, было множество детских и спортивных площадок, сквериков, клумб, цветников, зеленых уголков, которые буквально в первый же год, благодаря капельному орошению, поднялись, расцвели, зазеленели. А все автомобильные стоянки и проезжие части дорог были вынесены за внешнюю линию города, по периметру его, так что внутри Ямита машины не ездили. Общегородским транспортом у нас был велосипед. И я, помню, очень гордилась тем, что именно там выучилась ездить на велосипеде и с удовольствием разъезжала на нем по городу.
Надо сказать, что квартиры в Ямите не сдавались в аренду, не выдавались бесплатно. Их надо было покупать. Причем, цены на них были ничуть не ниже, чем в центре страны. Нам, к примеру, чтобы купить квартиру в Ямите, пришлось продать свою в Иерусалиме. Впрочем, отсутствие квартиры на «материке» - в Израиле – было основным условием получения, так сказать, ямитского гражданства. Между прочим, то обстоятельство, что Ямит с самого начала никому не давал никаких оснований для иждивенческих настроений, положительно сказалось на составе населения города. Сюда перебирался жить, как правило, народ молодой, самостоятельный, энергичный, не боящийся трудностей и, главное, - инициативный.
В Ямите был замечательный, уникальный микроклимат. Город стоял на берегу моря, но влажности мы не ощущали. Там в любое время года было сухо и не очень жарко. Зима была очень мягкая, а летом постоянно, как по расписанию, дул ветер. Словом, это была благодать. Ничего похожего на то, что ощущают жители Тель-Авива или других приморских городов Израиля. Наверное, именно про такие места говорят: «райский уголок».
Но человеку для полного счастья кроме хорошего климата нужно, понятное дело, еще кое-что. Например, работа, торговый и медицинский сервиз, ясли и школы для детей, какая-то культурная среда. На первых порах со всем этим были проблемы, и приходилось, прямо скажем, нелегко. Во-первых, как я уже говорила, всем нашим бизнес-проектам не суждено было сбыться, и работу людям пришлось искать, где придется. Но, в конце концов, все как-то устроились. И так получилось, что из всей нашей группы, только у нас с Мишей и у Осипа Премингера оказалось собственное дело. Поскольку у нас уже был годичный опыт работы в магазине – в цархание Натив Асара, нам предложили взять в свои руки ямитский супермаркет, когда он будет построен. Ну, а пока он строился, попросили открыть в одном из выделенных помещений небольшой магазин - ведь людям нужны продукты, им нужно было что-то есть. И мы согласились, хотя, повторяю, никакого отношения к торговле, никаких представлений о работе в этой сфере мы прежде не имели. Но в тех условиях не приходилось особенно выбирать, надо было как-то выжить, выстоять. К тому же вопрос тогда стоял предельно просто и жестко: если не мы, то кто же? И вот почти год, пока не построили супермаркет, мы с Мишей как белки в колесе крутились уже в новой цархание - ямитской. Об этом можно было бы написать целый роман. Но, впрочем, и вся наша жизнь в Ямите – это большой и увлекательный роман, к сожалению, плохо закончившийся.

Итак, первый год мы худо ли, хорошо ли, но выдержали, выстояли. И хоть было совсем не легко - перебивались, как говорится, с хлеба на квас, ведь от цархании нашей больше убытков было, чем прибыли, да и других житейских, бытовых трудностей хватало, и не только у нашей семьи, естественно, но и у других, жили мы все очень весело, с подъемом и надеждой. Было у нас много веселых праздников, гуляний, застолий. Устраивали и танцы, и представления разные, и розыгрыши, и спортивные соревнования, и походы, экскурсии. И вот, наконец, закончилось строительство супермаркета. Это было очень красивое, огромных размеров современное торговое предприятие со всеми необходимыми помещениями и приспособлениями, с двухэтажным складом, с лифтом и механическим подъемником. Пока он строился, мы сделали проект его интерьеров, его технического оснащения. Заказали оборудование, причем самое современное, самое красивое. Например, у нас были огромные американские холодильники со стеклянными дверями, каких еще в Израиле не было. У нас были ослепительно сверкающие никелем стеллажи, шкафы, полки, кассовые автоматы и так далее.
Мы открывали наш супермаркет на Пурим. И решили совместить церемонию открытия супермаркета с празднованием Пурима, поскольку лучшего места для этого трудно было придумать. Ярко украсили магазин, которому дали имя «Ямит», соорудили импровизированную сцену, и получился действительно прекрасный праздник – веселый, дружный, молодой. И первое время, пока не отстроился матнас, супермаркет наш был своего рода клубом для жителей города. Сюда приходили, чтобы поговорить, обсудить новости, встретиться с друзьями.
Ну, а когда уже открылся матнас, были построены молодежный центр, синагога, йешива «Ямит», спортивный комплекс, прекрасный бассейн, когда город разросся, и понаехало много новых людей, - началась настоящая жизнь. Помню, вдруг наступил период повальных родов. И на наших дорожках, в наших сквериках и парках только и можно было увидеть, что женщин с колясочками и велосипедистов. Надо сказать, что Ямит был как бы миниатюрной моделью Израиля. То есть, в городе жили люди светские и религиозные, ашкеназы и сефарды, коренные израильтяне и новые репатрианты, причем, почти из всех стран исхода – из США и СССР, Аргентины и Франции, Марокко и Йемена, Эфиопии и Польши, Венгрии и Румынии, из Южной Африки и Канады. Верующие тоже были всех мастей и оттенков. У нас было также много военных, которые служили в Синае, было много людей творческих профессий. И если вначале Ямит был городом исключительно молодежным, то потом приехали люди более зрелого возраста и даже немало пожилых. Например, моя мама, приехавшая из Москвы после нас, считалась «бабушкой Ямита», а репатриировавшегося из Южной Африки, но в прошлом россиянина Макса Дектора – удивительно интересного и энергичного человека – мы все называли «дедушкой» нашего города.
Интересно, что при всем этом социальном, культурном, религиозном разнообразии в Ямите явно ощущалось общегражданское единение, сплоченность, некий городской патриотизм. Наверное, так всегда бывает в новых городах, к тому же нас всех, очевидно, объединяло общее стремление к достойному выживанию здесь, вдали от центра страны, на краю пустыни…

КОММЕНТАРИЙ АВТОРА: Здесь в самый раз привести выражение из Талмуда (трактат «Шаббат»), которое гласит: «Пусть человек селится в городе, недавно построенном, так что день основания его близок, а грехи малы и не успели умножиться...»
Знаменитый иерусалимский мудрец раввин Адин Штейнзальц так комментирует эти слова: «Новое селение предпочтительней, ибо в нем «не успели умножиться грехи» Но относительная безгрешность объясняется в этом случае, повидимому, не только тем, что поселение это было основано недавно, а тем, что в нем царят обычно творческий дух и активность – в противоположность рутине, характерной для старых городов…»

Люси (Номи) БРЕНЕР: Нет, конечно, это не была идиллия, были и проблемы, возникали и улаживались конфликты. Но сейчас, по прошествии многих лет, все они кажутся не такими уж серьезными и глубокими. Например, когда построили здание синагоги, возник спор о том, какой общине она достанется. Сефарды, хотя их было меньше, благодаря своей сплоченности и энергии, настояли на своем праве на синагогу. Ашкеназам выделили место для моления в молодежном центре, реформистам дали комнату в матнасе, а «тайманим» - комнату в синагоге. И так ко всеобщему удовлетоврению конфликт был в конце концов улажен.
В городе ключом била культурная жизнь. К нам на гастроли приезжали лучшие артисты, они выступали на сцене матнаса, была своя замечательная самодеятельность. А какие капустники, вечера смеха мы устраивали! При матнасе действовало много объединений по интересам, там собирались любители поэзии и спорта, коллекционеры и туристы, фотографы и библиофилы. В Ямите выходила очень приличная городская газета на иврите, называлась она «Ямитон». В ней кроме новостей публикались стихи и проза наших местных авторов, в ней было много юмора, шуток, фантазии. И ни у кого никогда не возникало мысли о том, что с городом может что-то случиться, что его могут отдать, разрушить, уничтожить. И что все это произойдет очень скоро. Наоборот, строились грандиозные планы развития города, причем, на самом серьезном, правительственном уровне. Предполагалось построить здесь глубоководный морской порт, который смог бы принимать крупные морские суда. Планировалось со временем довести численность жителей города примерно до 250 тысяч человек.
Вообще, надо сказать, что до Кемп-Дэвида наш Ямит был некой общенациональной, общеизраильской гордостью, образцом, прекрасной моделью нового поселенческого движения, таким прорывом в будущее. Молодой, красивый – образцовый - город в пустыне на берегу моря, а вокруг 16 цветущих – буквально цетущих в песках, ведь там выращивались цветы - мошавов – все это не могло не привлекать внимания множества туристов, пишущей братии, политических и общественных деятелей. К нам приезжали многочисленные делегации, нами гордились, нас любили, нам желали счастья, нас ставили в пример. Помню, когда мы бывали в Иерусалиме или в Тель-Авиве и приходилось стоять где-нибудь в очереди, то люди, узнав, что мы из Ямита, сразу же с уваженим расступались и предлагали идти вперед.
Интересная ситуация сложилась с бедуинами. До начала строительства Ямита это место было совершенно пустынным, там не было ни стоянок, ни каких-либо кочевий бедуинских. Но как только Ямит стал строиться, как только там появились люди, зазеленели деревья – возле нас сразу же появились бедуины, разбившие свой лагерь между морем и городом. Мы, горожане, жили с ними, в общем-то, довольно мирно и дружно. Они приходили за покупками в наши магазины, некоторые из них нашли работу в городе, в том числе двое бедуинов работали у нас в супермаркете. Один из них, по имени Джума, вообще был нашим, что называется, «сыном полка». Будучи сиротой он, работая у нас, постепенно встал на ноги, научился читать и писать, приоделся, подкопил денег – короче, стал человеком. И нам было странно и смешно читать в левой прессе утверждения о том, что не бедуины пришли к нам, а мы захватили бедуинские земли. Мы слышали, что потом, когда мы ушли из Синая, египтяне убили многих из «наших» бедуинов – за то, что дружили с евреями, работали у них…

Михаэль БРЕНЕР: К нам в Ямит приезжали премьер-министры Израиля Ицхак Рабин и Менахим Бегин, все ведущие министры всех правительств, которые действовали в эти годы, все начальники генштаба, многие депутаты кнессета. И все они, в один голос, уверяли, что полуостров Синай навсегда останется израильским, что Ямит будет стоять вечно как символ творческого гения и трудолюбия еврейского народа. Не случайно же именно в Ямите был возведен монументальный мемориал, посвященный всем израильским воинам, погибшим в боях за Синай. Это был величественный и волнующий скульптурный ансамбль, взметнушийся ввысь и видимый издалека на многие километры. Он был своего рода символом самого Ямита и, к сожалению, разделил с городом его печальную судьбу…

« МЫ ПЛАКАЛИ У РАЗВАЛИН СВОИХ ДОМОВ… »
Люся (Номи) БРЕНЕР: В Израиле, насколько я знаю, всегда был общенациональный консенсус относительно Синая и тем более Ямита. То есть, ни в коем случае ни полуостров, ни тем более город не должны быть разменной картой в переговорах с арабами, ни в коем случае нельзя даже думать о том, что они когда-нибудь будут отданы нашим врагам. Так мы все тогда думали и так считали. И когда в 1977 году к власти впервые за долгие годы пришла правая коалиция во главе с Менахемом Бегином, мы еще больше уверились в своем мнении.

Потом в Израиль прибыл президент Египта Анвар Садат, и все были очень рады этому обстоятельству: ну, как же, впервые в истории правитель самой сильной арабской державы пожаловал к нам собственной персоной, может, теперь и помиримся. Потом Бегин засобирался в Америку, в Кемп-Дэвид, на встречу с Картером и Садатом. И перед самым отъездом за океан приехал к нам, в Ямит. И при всем честном народе заявил, что Израиль ни за что не отступит с Синая, что мы ни никогда не отдадим Ямит, что если только в Кемп-Дэвиде возникнут разговоры об эвакуации поселений, он тут же соберет чемоданы и вернется домой. Больше того, он сказал, что когда выйдет на пенсию, обязательно поселится в одном из наших мошавов. Поэтому мы все были совершенно спокойны и уверены, что никакая опасность Ямиту не грозит, что все как-то уладится, и неприятности нас минуют.
Но когда Бегин вернулся из Америки, он вдруг начал говорить о том, что Синай переходит к Египту, что такова цена мира, что придется оставить и Ямит, и все поселения.
И опять у нас никто не поверил в то, что это серьезно, что событие уже свершилось. Все думали, что это может быть просто тактический шаг, ход в переговорах, или какой-то пропагандистский жест. Уж больно все это было дико, нелогично, противоестественно, глупо. Разве для дела мира это нужно - бросать «на ветер» только что выстроенный красавец-город? А нельзя ли чуть переместить линию границы, и вместо Ямита отдать египтянам любой другой пустынный кусок Синая? И если уж Египет так хочет мира, пусть построит рядом с Ямитом свой новый город, пусть на Синае будут стоять рядом если и не города-побратимы, то хотя бы города – добрые соседи. Но что это за мир, если ради него надо уничтожить мирные города и села, дороги и линии электропередачи, плантации цветов и другие сельскохозяйственные угодья, промышленные предприятия и сотни километров дорогостоящих коммуникаций, а самое главное – калечить судьбы тысяч людей? Нет, никто не верил, что мы уже отданы на заклание, что мы уже принесены в жертву «миру» и что скоро нами не только не будут гордиться, но нас станут ненавидеть. И так по инерции все мы продолжали жить, работать, развивать свой бизнес.
Но уже появились первые признаки грядущей угрозы. Сначала перестали продавать построенные, уже готовые к заселению квартиры и коттеджи. И заморозили уже начатое строительство третьей и четвертой очереди Ямита – а там был готов нулевой цикл, фундаменты, подвалы, все подземные коммуникации. Остановилось и строительство спортивного комплекса, других общественных сооружений.
Но никто не думал уезжать из Ямита, и никто не уезжал, для всех нас это было просто дико: оставить Ямит! Как можно!? За исключением отдельных, видимо, весьма проницательных и практичных людей, например, директрисы ямитской школы. Но уезжала она ночью, поскольку на покидавших Ямит все смотрели как на предателей.
Понимаете, мы все жили с прежним запалом, запас которого был очень велик, а в верхах уже началось торможение. И такое двусмысленное положение продолжалось почти три года – с 1979 до самой сдачи города в апреле 1982. Конечно, в последний год, когда правительство объявило, что жителям Ямита будут выплачены компенсации за их дома, за их бизнесы, когда в прессе, в обществе началась кампания в поддержку мирного договора с Египтом и нашего отступления с Синая, нам всем стало ясно, что процесс необратим, что нашей жизни здесь пришел конец.
И странное дело. Общественное мнение как раз в это время круто, будто по команде, изменило свое отношение к нам, жителям Ямита. Изменило на 180 градусов. Если раньше нами гордились, восхищались, нас любили, то теперь про нас стали писать всякие гадости. Что все мы приехали сюда исключительно из-за денег, что мы алчные корыстолюбцы, что мы ни за что ни про что получаем баснословные суммы, что мы беззастенчиво грабим бедное государство, что мы не патриоты Израиля и только срамим Отечество. Психологически такую перемену в общественном настроении понять можно. Израиль пожертвовал нами ради мира с Египтом, нас по существу отдали на заклание. А если говорить еще откровеннее – нас просто предали. А того, кого предают, невозможно любить, к нему относятся враждебно, его ненавидят. Так получилось и с нами…
В этом, между прочем, заключен и ответ (хотя и не полный, конечно) на вопрос, почему мы не сопротивлялись, не боролись, почему не отстояли город? Да потому, во-первых, что нас именно предали, оставили на поле боя, мы оказались в положении военнопленных. В пылу всеобщей эйфории «мирного процесса» власти, да и массовое сознание пренебрегли такой «мелочью», как полуостров Синай, территоррия которого по площади больше всего остального Израиля, полуостров с богатейшими запасами нефти и газа, с отстроенными на нем городами и поселениями, в которых уже жило около пяти тысяч израильтян. Полуостров, который был дважды завоёван Израилем в ходе не захватнических, а оборонительных и не нами развязанных войн, полуостров, политый кровью тысяч еврейских солдат. Синай и Ямит отдал египтянам не только и не столько Бегин, сколько государство Израиль, кнессет, большая часть общества. Против соглашения в Кемп-Дэвиде проголосовали лишь три депутата кнессета из 120! Это Геула Коэн, Моше Аренс и Ицхак Шамир. Честь им и хвала, конечно. Но что могла сделать столь малая группа депутатов, которая, собственно, и отражала соотношение сил в обществе, выступавших «за» и «против» отступления с Синая!
Справедливости ради надо сказать, что поселенческая организация «Гуш Эмуним» создала движение протеста «Остановить отступление в Синае!», которое пыталось как-то повлиять на решение властей, на общественное мнение. Чтобы поддержать нас, в Ямит приезжало много людей, в основном это были учащиеся йешив. Они устраивали демонстрации протеста, многие из них поселились в пустующих домах и не хотели выходить из них до последнего часа, так что солдаты вынуждены были изгонять их оттуда силой. И все-таки это была капля в море. К тому же даже эти люди не были вполне убеждены, что победа возможна. Помню, у нас в доме собрались лидеры движения «Остановить отступление в Синае!» Ханан Порат, рав Друкман и другие. Мы сидели, разговаривали и вдруг почувствовали, что и у них нет твердой решимости стоять грудью за Ямит. Они говорили: «Хорошо, ну, вот здесь мы отойдем, но уж в Иудее и Шомроне на этом примере мы им покажем, оттуда мы не сдвинемся» И у нас открылись глаза: «Как, значит, здесь можно, а там не сдвинемся?»
Конечно, если бы на дороги, ведущие к нам и перекрытые армией, вышли бы сотни, тысячи людей и сказали бы: «Не отдадим Ямит!», тогда бы точно Ямит не отдали. Но не было ничего этого. Не было, потому что большинство народа, увы, было за отдачу Синая. В этом-то и была наша драма, в этом-то была и драма всего Израиля, что, как я надеюсь, сегодня уже все понимают…

КОММЕНТАРИЙ АВТОРА: Как тут не вспомнить откровения президента Египта Анвара Садата, высказанные им в октяброе 1980 года в интервью газете «Нью-Йорк Таймс»: «Бедный Менахем (Бегин), у него свои проблемы… В конце концов, я получил обратно Синай и нефтяные поля Альма, а что получил Менахем? Клочок бумаги». А стратегические цели арабского мира тот же Садат сформулировал еще в 1975 году: « Наше правительство стремится вернуться к границам 1967 года. Затем следующее поколение возьмет ответственность на себя.

...
Из интервью с профессором политической философии, президентом Фонда за конституционную демократию на Ближнем Востоке и партии "Емин Исраэль", членом редколлегии журнала "Натив" ПОЛОМ ЭЙДЕЛЬБЕРГОМ
УРОКИ КЕМП-ДЭВИДА,
или Почему наши премьеры боятся Вашингтона больше, чем Всевышнего

РЕШЕНИЕ ПАЛЕСТИНСКОЙ ПРОБЛЕМЫ СУЩЕСТВУЕТ
- Существует ли, на Ваш взгляд, решенние палестинской проблемы? И если оно существует, как можно его реализовать?
Да, я убежден, что решение палестинской проблемы существует. Но осуществить его можно лишь при наличии правительства особого рода. Я вовсе не предлагаю насильственный трансфер арабского населения, но предлагаемое мною решение проблемы требует единой и сильной исполнительной власти – то есть, президентской. Президентская система правления подразумевает создание кабинета министров, в котором все министры выражают линию президента и лояльны ему. При наличии такой системы власти правительство может сформулировать и начать осуществлять, проводить в жизнь определенную долговременную программу, в результате которой арабы начнут постепенно уезжать из Израиля. Эта программа предполагает целый комплекс постепенных мер, постепенных шагов, которые будут стимулировать добровольный выезд арабов с территории Иудеи и Самарии.
Многие арабы покинули Иудею и Самарию после Шестидневной войны, поскольку они были уверены, что Израиль объявит свой суверенитет на эти территории, которые войдут в состав еврейского государства. Так что предположение, что арабы начнут покидать эти территории в случае, если на них будет распространен израильский суверенитет, основано не на каких-то академических умозаключениях, а на практическом опыте. Конечно, прежде необходимо предпринять целый ряд шагов.
Первый и самый главный из них – это полное уничтожение Арафата и его бандитской администрации, состоящей из главарей Организации Освобождения Палестины. Когда это будет сделано, арабы останутся без лидеров, без руководства. А когда они останутся без руководителей, можно будет сделать несколько следующих конструктивных шагов. Один из них – это перевод ряда министерств и центральных ведомств на территорию Иудеи и Самарии – в Рамаллу, в Шхем. Если мы так поступим, это станет недвусмысленным знаком для арабов, что мы пришли сюда всерьез и навсегда. Следует также распродать по низким, практически символическим ценам небольшие участки земли в Иудее и Самарии евреям - как израильтянам, так и тем, которые приезжают сейчас из Америки, Франции, Аргентины, и других стран, - чтобы они могли осваивать их и обживать. Если даже сейчас алия из западных стран не иссякает, а постепенно растет, то можно представить, как вырастет поток новых репатриантов, когда будет уничтожена инфраструктура террора, когда прекратятся акты террористов-смертников. И тогда только от правительства будет зависеть, куда и как направить этот поток. Число поселенцев и сейчас постоянно растет, а когда Иудея и Самария будут очищены от террора, их количество за год-два можно будет удвоить. Я уверен, что при четкой и целенаправленной политике, когда здесь будут закладываться большие, современные, изначально хорошо спланированные поселения и города, сюда двинется мощный поток людей, ресурсов, капиталовложений из США, Европы, Южной Африки, Латинской Америки. И тогда арабы увидят, что игра их кончена, они станут думать, куда бы им двинуться, куда бы переселиться…
То есть, решение проблемы есть. Однако в качестве ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО УСЛОВИЯ оно подразумевает изменение политической системы в стране, перемену формы правления. Это, кроме всего прочего, позволит попадать в высшие эшелоны власти более порядочным, более честным и более принципиальным людям. Но главное – предлагаемая мною избирательная система обеспечит независимость кнессета от правительства, подотчетность депутатов избирателям и, как следствие, позволит формировать и проводить целенаправленную и решительную национальную еврейскую политику, отражающую волю еврейского большинства и направленную на защиту интересов еврейского народа.
Впрочем, это уже тема для другого – большого и обстоятельного разговора. Подробнее об этом читатель может прочесть в моей книге «Еврейская государственная мудрость: чтобы Израиль не погиб». На русском языке она вышла в 2000-м году…
(Автор выражает признательность Элеоноре Полтинниковой-Шифрин за помощь в проведении этого интервью)

ИЗ КНИГИ «ВЗАИМОСВЯЗИ (ЭССЕ ОБ ИЗРАИЛЕ)» ИЗВЕСТНОГО ШВЕЙЦАРСКОГО ПИСАТЕЛЯ ФРИДРИХА ДЮРРЕНМАТТА (1921-1990)
=================================== «Я не скрываю: написать эту книгу меня (книга была написана в 1974 году – прим. мое – А.Б.) побудила большая тевога за судьбу Израиля, та же, что мучила меня в детстве, когда я боялся, что этот народ может погибнуть, - с той лишь разницей, что Библия успокаивала меня на этот счет. Сегодня у меня такой уверенности нет…».
«… Представьте себе, что, разговаривая с русским, французом или швейцарцем, я стал бы уверять их в праве их государств на существование – они уставились бы на меня в полном недоуменнии. Их государства не нуждаются в подтверждении этого права. Попытка доказать его выглядит не только излишней, но смехотворной, более того – оскорбительной, ибо вызывает беспокойство: если уж нужно доказывать необходимость существования государства, то, по-видимому, имеются возражения, ставящие под сомнение эту необходимость. Именно так обстоит дело с Государством Израиль: оно, правда, существует, но многим оно не кажется необходимым, многим оно все больше и больше мешает, и очень многие были бы рады, если бы его не было. И даже многие из тех, кто принимает его существование, были бы счастливы, если бы оно не существовало…».
«…От чьего бы имени ни осуждали Израиль – от имени арабов, от имени третьего мира, от имени «прогрессивных сил», от имени женщин, от имени ЮНЕСКО и даже от имени «свободы и справедливости», - этими именами воспользовались во зло, их подмахнули бесчестные судьи под сфальсифицированными документами».
«… Я знаю, многим не понравится, что я не только принимаю Арафата всерьез, как надо было в свое время принимать Гитлера, но и сравниваю его с Гитлером. Я надеюсь, что тех, кому это не нравится, покоробило и тогда, когда Арафат сравнивал евреев с фашистами, их убийцами, уничтожившими почти треть еврейского народа. Для Арафата, если он хочет придерживаться своего тезиса о палестинском государстве, не остается другой альтернативы, как занять место Израиля; он должен разрушить это государство, потому что для палестинцев нет места в арабском мире: без Израиля палестинцы остались бы иорданцами или египтянами, они палестинцы лишь благодаря Израилю. Ведя войну во время мира, Арафат вынуждает и Израиль к войне во время мира и дает основание, мстя за террор, нападать на лагеря палестинцев. Таким обазом террористические акты палестинцев оказываются рассчитанными на то, чтобы доказать невозможность мира между арабами и евреями…».
«В Иерусалиме, как нигде, я ощутил триумф арабов не столько по отношению к евреям, сколько перед лицом европейцев, которые с такой готовностью позволяют совратить себя для нового предательства».
«У Израиля должно быть на вооружении лишь то оружие, что оставила ему в подарок его тысячелетняя история: мудрость и терпение. Если ему нужно терпение, чтобы выжить сейчас, то ему потребуется мудрость, чтобы остаться жить на долгие времена…».

Из романа Биньямина ТАММУЗА «ЯАКОВ»
«…Когда я был ребенком, я играл с арабскими детьмя на улице, где жил, говорил на их языке и вместе с ними бросал камни в английского полицейского, который забредал сюда в поисках борделя. Арабы были нашими кузенами, как сказано в Библии. Они были «почти что евреями», как говорила моя мама, тогда как англичане были чужаками во всем. Кожа у них светлая, а солнце превращало ее в красную и пылающую. Они ухаживали за еврейскими девушками, и это вызывало нашу ярость. И мы, и арабы назывались «нэйтивс», и вместе мы ненавидели англичан. Таково было положение до 1929 года – для страших среди нас и до 1936 года – для более молодых. В эти годы на земле Израиля начались волнения. Эти годы сформировали во мне совершенно новое сознание. С балкона нашего дома я собственными глазами видел, как арабский продавец воды и лимонада, который годами приходил в наш квартал и зарабатывал на том, что мы были его покупателями, колол своим ножичком – тем самым ножичком, которым годами разрезал лимоны, - старого балагулу с нашей улицы, колол и колол, в лицо, в спину, в грудь. И на лице этого араба было безумное выражение восторга. С тех пор я вижу в арабе – помимо воли, противясь этому и стыдясь своего видения, - дикое и опасное дитя пустыни, на которого ни при каких обстоятельствах нельзя положиться. С тех пор прошло очень много лет. За эти годы я собственными глазами видел, как наши, мои товарищи по оружию, делали с арабами такое, что нисколько не лучше убийства старого балагулы. Я видел также, как прославленные европейцы, обладатели изысканной тысячелетней культуры, музыки и литературы, творили ужасы, во много раз превосходившие то, что с делали с нами арабы в 1929 и 1936 годах. И все-таки – мне стыдно в этом признаваться – мне трудно забыть увиденное со своего балкона в годы детства…
«О жизни моих соплеменников в христианских странах мой дед сказал мне: евреи были экзаменом, который христиане не сумели выдержать».