Бронька

В прошлом году я вел решение задач у второкурсников-биохимиков. Когда перед тобой сидят полсотни совершенно новых лиц, с которыми ты будешь встречаться раз в неделю на протяжении всего одного семестра, пытаться запомнить всех по именам бессмысленно. Но многие запоминаются сами собой. Эту девчонку я заметил, по-моему, на первом же занятии. Не то, чтобы она была самой красивой, но, совершенно точно, самой обаятельной. Еще я был совершенно уверен, что она - "русская." Есть в нас что-то такое, позволяющее почти безошибочно узнавать своих. Впрочем, вскоре выяснилось, что на этот раз я ошибся. Она была аргентинкой. Ну, пару-тройку поколений назад, в их семье наверняка говорили по-русски, как и в большинстве аргентинских еврейских семей, но для нее родным языком был испанский, хотя в ее иврите не было слышно ни акцента, ни характерной для приезжих ограниченности словаря. Еще ее звали странным для Израиля, но таким обычным для ашкеназских местечек в Польше или на Украине именем Броня. Бронька ухитрялась сочетать кокетливые искорки в глазах, постоянную радостную улыбку всему миру и привычку девочки-пятерочницы к совершенству в понимании пройденного и в получаемых оценках. Поэтому она часто просила меня объяснить что-то, не уложившееся в голове с ходу. Я был только рад - с ней рядом становилось тепло и радостно на душе.

Потом Бронька сдала экзамен и мы сталкивались лишь изредка в кампусе. Как-то я увидел ее с парнем, который учился на курс старше. Он в свое время просился ко мне на дипломный проект и я, на всякий случай, поспрашивал тех, кто вел у него какие-нибудь курсы. Отзывы были - так себе, и я отыскал причину для вежливого отказа. А в этот раз Арик с Бронькой сидели на парапете возле библиотеки и с первого взгляда было заметно, что они сидят не просто так, а потому что между ними начинается что-то такое этакое. Я еще помню, что подумал тогда что-то типа, надо же, такому балбесу да так повезло!

На следующий учебный год Арик закончил первую степень и поступил учиться на вторую. Тут выяснилось, что он - лучший друг моего "собственного" мастеранта - Шмулика. По этой причине я стал часто видеть Арика в нашей лаборатории. Один раз застал картину, когда Шмулик намеренно противным менторским голосом поучал Арика: ""Смотри и учись. Это - не то шаманство, которым вы у себя на органике занимаетесь. Вот видишь, лампочка горит. Это называется ЭЛЕКТРИЧЕСТВО. Для органика повторяю по буквам Э-Л-Е-К-Т-Р-И-Ч-Е-С-Т-В-О."

Как-то раз Шмулик пришел на работу мрачный как туча. Сначала отмалчивался, потом рассказал. Накануне Арик возвращался на мотоцикле домой после дня экспериментов. Там, где дорога из Университетского Центра проходит мимо города, есть противный поворот, на котором видимость для выезжающих из города ограничена. По идее, на этом участке действует ограничение скорости. Но спуск с горки, на которой стоит Центр, настолько гладкий и замечательный, что нажать на тормоз просто противоестественно. Поэтому на этом повороте часто бывают аварии. То выезжающий из города не разглядит движущегося вниз, то едущий вниз разгоняется так, что не успевает среагировать. В этот вечер ошиблись оба. Дедок, выезжавший из Ариэля, на медленном ходу выкатился на развилку, напряженно всматриваясь в дорогу. То ли из-за начинавшихся сумерек, то ли по старости он не разглядел Арика, который гнал домой со скоростью, намного превышавшей разрешенную на этом участке. В газетах потом писали, переврав, как обычно, все на свете, что произошло чудо и мотоциклист отделался легкими ранениями.

Только на само деле чуда не произошло. Арика под вой сирены отвезли в больницу. Через месяц непрерывных трепанаций, дренажей, борьбы с инфекциями, которые так и норовили добить его, находящегося на искусственном дыхании и непонятно каким образом цепляющегося еще за жизнь, Арика, как он был, в коме, разрешили перевезти в другую больницу, специализирующуюся на мозговых травмах. Еще через пару недель, дня три назад секретарша кафедры разослала нам всем е-мэйлы "Поздравляю: Арик начал дышать самостоятельно."

Сегодня после работы я вышел на автобусную остановку. Там стояла Бронька. Какая-то посеревшая, с небольшим чемоданчиком и рюкзаком. "Привет, как дела, как жизнь?" - спросил ее я. "Как жизнь? - переспросила Бронька. - Ты знаешь, что случилось с другом Шмулика?" "С Ариком? Да, знаю, конечно." "Ну так вот, я - его подруга." В Израиле подруга - священное понятие, ничем, в принципе, не отличающееся от жены. Молодые могут менять друзей или подруг много раз, но пока он или она пребывают в этом статусе, "холостыми" они не считаются. Сказать "Я - его подруга" - это практически то же самое, что "Я - его жена."

Теперь все встало на свои места. И посеревшее бронькино лицо, и чемоданчик. Мне говорил Шмулик, что родные и друзья находятся возле Арика непрерывно. Уже больше месяца. И неизвестно, сколько еще. И будет ли что-то еще. И что именно.

Дурацкая ситуация. Я ничем не могу ей помочь. И страшно боюсь задеть за больное. Начинаю говорить идиотское бессмысленное "ну, ты, это, держись, надо оставаться оптимисткой, несмотря ни на что." Чувствую, что фальшивлю, а поделать ничего не могу. Впрочем, Бронька, кажется поняла все правильно - не то, что говорилось, а то, что думалось. "Понимаешь, он только начал дышать. А с учебой, с планами - теперь, наверное, вообще ничего этого не будет?" Тут подошел автобус, избавив меня от необходимости отвечать на вопрос, ответ на который неизвестен никому. Я предложил Броньке помочь с ее рюкзаками-чемоданами. Она отказалась. Только улыбнулась тенью той, прежней улыбки. Залезла в автобус. Я не стал продолжать разговор, сел подальше. Доехали до Петах-Тиквы. Я сошел, она поехала дальше - пересаживаться на автобус на госпиталь Тель а-Шомер. Помахали друг другу через стекло. Я - домой. Она - к Арику.