Киоск

Если бы силу хамсинов оценивали по двенадцатибаллльной шкале, как то делается для других видов стихийных бедствий, то вчерашний получил бы никак не меньше десятки. Когда я шел домой после работы, уже начинало темнеть, и было хорошо видно, как из-за обилия в воздухе мельчайшей песчаной взвеси свет фонарей на улицах расплывается в коричневатые круги, похожие на те, которые художники рисуют на картинах ненастной ночи. Пресса непрерывно публиковала предупреждения, настоятельно рекомендующие всем жителям, а особенно пожилым и страдающим легочными заболеваниями, запереться у себя в квартире, врубить кондиционеры и не высовываться на улицу без чрезвычайной надобности.

К сожалению, я никак не мог последовать доброму совету синоптиков. Поздно вечером у меня была назначена в Тель-Авиве встреча с классной руководительницей дочки. Наверное, это хорошо, когда тебя и твоего ребенка отчитывают не при всем классе, а тет-а-тет. Только вот переться в Тель-Авив, да еще так поздно. А тут еще этот хамсин.

То ли я давно не ездил в Тель-Авив в такой час, то ли большинство граждан центра страны вняло предупреждениям и заперлось у себя дома, но пробок по дороге не было вообще. И мы приехали в школу, когда до встречи был еще целый час. Попробовали наудачу пройти к учительнице. Где там! Не то чтобы к ней стояла длинная очередь, завивающаяся на лестницу вниз, но пара-тройка родителей постоянно были в ожидании, и шансов проскочить перед ними было ноль. Болтаться столько времени в школе было невыносимо, гулять по городу - противно из-за хамсина. Мы перешли дорогу и заглянули в ближайший киоск, торгующий всякой съедобной мелочью.

В киоске работал кондиционер и стояла пара столиков. Мы взяли по бутылке холодной колы и уселись за один из них. За вторым столиком сидела троица русскоговорящих мужиков годов по шестидесяти. Сухие, с седыми бородами и гривами, в старой джинсе, они запивали хамсин холодной водкой, разливая ее в пластиковые стаканчики, и вели неторопливые разговоры. Мужики не выглядели бомжами. Туристами тоже. Скорее всего, просто жители из окрестных домов. Хотя для израильтянина и не бомжа глушить водку в хамсин... Впрочем, всякий сходит с ума на собственный манер.

Мужики уже приканчивали первую литровую бутылку. Лица у них слегка раскраснелись, а разговор пошел на несколько более громких тонах. Не в сторону пьяной ссоры, а просто немного громче, чем это было бы без водки. Освещенный и кондиционированный киоск выглядел островком цивилизации в черно-коричневой хамсиновой ночи вокруг. Приют странников. В таком приюте странников любая тема будет диссонировать. Но мужики нашли тему, которая вписалась. И в их сухие джинсовые силуэты, и в израильский хамсин. Они говорили о Сибири. О Братске, который не имеет никакого отношения к братьям, зато связан с народом бурятов. Один, с седой косичкой, сказал, что его первая в жизни книжка была на бурятском языке. Я позавидовал. С бурятским у меня совсем никак. Другой начал говорить, что бурятский, в принципе, ничем не отличается от тюркских языков, а особенно от узбекского. Это была жесть! У меня начало зудеть желание включиться в их беседу, но тут они сменили тему с языков на сибирские зимы, реки, снега, тайгу.

Потом у них в бутылке кончилась водка. Один встал, подошел к холодильнику, выудил оттуда еще одну плоскую литровую бутылку, показал ее парнишке-продавцу. Тот кивнул и спросил, не дать ли им чего-нибудь пожевать. "Бурекасы с картошкой есть?" - спросил мужик с косичкой на иврите, назвав тапуах-адама (картошку) патуах-адамой ("открыто-землей"). "Нет, но есть сосиски и бурекасы с сыром", - ответил продавец. "Тогда не надо. - отказался мужик, - Мы тут из Сибири. Ты знаешь, что такое Сибирь?" Продавец, естественно, знал. У продавцов приютов странников такая работа: быстро мудреть и знать все на свете. "В Сибири положено есть картошку (точнее, "открыто-землю"), - сказал ему мужик с косичкой. - А у тебя только сосиски и сыр".

Парнишка покопался под прилавком. Выудил пачку питт. Положил ее на стол мужикам. Те уже ушли в обсуждение сибирских лагерей. Один из них родился в таком лагере под Братском. Другой - в Ангарске, но на поселении. У третьего в речи мелькнуло слово Киргизия.

Я насторожился. Если Сибирь, лагеря и поселения - это детство моего отца, то Киргизия - это уже мое детство. Может, земляк?

Тут мы с дочкой допили свою колу. Я думал было взять еще по одной (дурной пример заразителен), но мы посмотрели на часы и решили, что пора двигаться на встречу с классной. Мы вышли из киоска, и он быстро затерялся в темноте тель-авивской улицы. Вместе с Сибирью, поселениями и "открыто-землей".